Оборванные рельсы

Они познакомились на факультете. Наташа пришла сюда к подруге, оживленно спорила с ней о новшествах современной поэзии. Ведь она тоже писала стихи. Он был студентом первого курса, чрезвычайно худым, с наивно-глуповатым выражением лица, какое бывает у младенцев. На голове его небрежно кудряшками вились лохмы волос. О том, что Наташа его любит и приходит в университет только для того, чтобы увидеться с ним, он случайно узнал от умного и делового Александра.

— Открой глаза, Гера! Странно, что ты до сих пор не знаешь этого! — сообщил он по дороге в редакцию.

Вчерашние школяры, они пробовали свои перья на остроту и прочность — пописывали в местные издания, своим робким словцом пытались выразить нестройные мысли, будто пытались вскочить на подножки вагонов быстро несущегося мимо состава — жизни. Их же проверяла на прочность первая любовь.

Неподалеку от учебного корпуса есть тихий Пушкинский сквер. Окруженный ажурной чугунной оградой, в любое время года он оставался островком спокойствия, где можно побывать наедине с собой. В ноябре, когда первый снежок лег на подстриженные кусты жимолости, на скамейке у опустевшего фонтана сидели двое: в черном длинном пальто и широкополой шляпе худой, сутуловатый студент и в сером манто, раскрасневшаяся от его поцелуев, рыжеволосая, с большими голубыми глазами девушка. На них опадали желто-багряные листья платана и клена. Редкие прохожие иногда тревожили своим появлением этот уголок парка. Вот и забредший сюда фотограф вдруг направил на них объектив своей камеры. Наверно, где-то в его архивах и сейчас пылится тот снимок.

— Я разведусь с Дориком, — называя так своего мужа Дориана со снисхождением старшего друга нежно говорила она, — и мы сможем быть с тобой вместе. Нас с ним женили родители почти насильно из-за жилплощади. Но я не любила его никогда. Он «хипповал», толком не понимая, зачем на мне женился, все время куда-то уезжал, путешествовал. А женщиной я стала лишь спустя полгода супружеской жизни.

Герман и Наташа встречались в этом парке почти каждый вечер. Он обнимал ее за хрупкие плечи, целовал в алые губы, наслаждался нежностью ее рук, рассказывал, что больше всего на свете мечтает о дочери.

Может, это и было в какой-то мере оправданием его привязанности к сироте из дома ребенка, которую он впервые увидел год назад. От Германа Наташа узнала все об этом ребенке. Что девочку звали Лиза, что она была очень похожа не Германа, будто родная сестра, что он часто навещал ее и на скудную стипендию покупал игрушки, даже мечтал ее удочерить. Спустя время сироту перевели в отдаленный интернат, и Герману казалось, что более он не увидит малышку. Но однажды их встреча все же произошла: во время одной из командировок он встретил Лизу в интернате далекого поселка со странным названием Купчино. С тех пор для него началась полная томительного ожидания свидания жизнь.

...В один из вечеров, когда вокруг зажигались шары парковых фонарей и голые мокрые деревья начинали поблескивать в их свете, Наташа принесла Герману несколько исписанных тетрадных листков.

— Прочитай, я написала для тебя стихи. Говорят, если прочтешь мысли человека, — увидишь его без одежды. Ты ведь так этого хотел, — сказала она тихо, не переставая смотреть будто в саму душу Германа.

Он начал читать, а на чернильные строки одна за другой падали капли зимнего дождя.

«Я хотела родить тебе дочь

При горящих свечах в тишине...».

— Постой, не надо тут, — остановила она его. — Для этого нужна ночь.

...Зимы здесь мягкие, памятные пушистым недолгим снежком и промозглым дождем. Пришел февраль. Герман нетрудно накрутил на телефоне ее номер. Тихо спросил:

— Наташа, ты поедешь со мной к Лизе?

Вечером того же дня они сидели на деревянных скамьях душного вагона дизель-поезда, неспешно катившего через туманные сумерки куда-то на север. Он знал, что поезд не доходит до нужной станции, что она находится где-то в стороне от основной ветки. Он понимал, что ночью придется искать нужный железнодорожный путь полузаброшенной промышленной ветки и идти по нему до поселка. Но сколько километров? Три, пять, десять? Карта этого не сообщала.

Герман и Наташа сошли на крохотном полустанке. Красные сигнальные огни уходящего поезда растаяли во мгле. Всходила полная луна. Мороз пощипывал пальцы. Они отправились в путь. Вначале шли подруку. Чуть позже — просто рядом. Спустя пять километров она уже плелась далеко позади него. Нервно оглядываясь, он твердил ей, что нужно идти быстрей, что нет времени на отдых. Железнодорожная колея петляла, пряталась за холмами, блестела в лунном свете вдали. Откуда-то издали и где-то внизу, там, где начиналась высокая насыпь, мерцали огоньки сельских домов, приглушенно брехали собаки. Она просила его туда пойти, попроситься в любой ближайший дом на ночлег. Но между идущими по колее людьми росло расстояние. Он брел по заиндевевшим шпалам, исступленно глядя вперед, даже не слыша, как она давно умоляла его присесть на рельсы и отдохнуть. Оба поскальзывались и падали. Но, пошатываясь и дрожа от холода, продолжали идти. Он не видел ее слез. Не знал и не понимал.

Луна провалилась за бледнеющий горизонт. Восемь часов ночи минули как сон. Герман и Наташа добрели до какого-то завода. Здесь рельсы обрывались. Это была окраина поселка Купчино. Дойдя до автотрассы, на проходящем автобусе вскоре Наташа уехала домой. Он дошел до интерната и встретился с Лизой...

С той ночи минули годы.

— Наташа, здравствуй! Это Герман. Помнишь? Университет, парк Пушкина... У тебя сохранились те стихи, что ты писала для меня? «Я хотела родить тебе дочь...» Я их помню. Если они есть, и если есть другие, пришли, пожалуйста, по электронике. Ты так хотела быть поэтессой. Наверное, ей и стала. Ведь так?

— Получила твое письмо. Очень неплохо написано. Правда после него, как после похмелья, выть хочется. А мне расстраиваться нельзя, так как беременным это противопоказано. Шучу, что расстраиваться нельзя, а насчет беременности — правда. Сбылась мечта идиота. Я ведь ради ребенка вышла замуж. Правда, оказалось, что мы финансово не готовы к ребенку. Но это уже — дело десятое. Иногда так жалею, что поддалась слабости и вышла замуж. Ты не представляешь. Но жизнь продолжается. Если нельзя назад, значит нужно вперед.

— Это замечательно, что у тебя будет ребенок, Наташа. И материальная сторона, поверь, здесь не очень важна. Свой ребенок заставляет большинство мужчин искать заработок. И находить.

— Насчет рельсов. Ты знаешь, дружба для меня значила и значит очень многое... Есть ситуации, когда кто-то должен быть рядом, когда приходит трудная минута. Тогда мне показалось, что тебя нельзя оставлять одного.

Я и сейчас для своих друзей готова на многое. Для этого и существует Дружба.

Я долго жила в Израиле. Мне как раз было там достаточно комфортно. Работала я сиделкой у старой женщины. Выходной — раз в неделю, медицинская страховка была. Много русских в Израиле, естественно приобрела подруг. Участвовала в феминистических семинарах, снималась в массовке на телевидении. В общем — дышала полной грудью...

Где мне очень тяжело пришлось, так это в Греции. Вот уж действительно, прошла все круги ада. Когда-нибудь, может быть, напишу, хотя, ты помнишь меня в прежней жизни? Для меня зло существовало, как абстрактная единица. И только в Греции я лишилась своего романтического представления о нем.

О браке? Не обращай внимания! Иногда мне хочется пожаловаться на жизнь. Но это было мое взвешенное решение. Я еще до замужества знала, что это — ошибка. Просто я очень долго ему отказывала, а один раз очень долго болела и чувствовала очень сильно себя одинокой. А он в это время мне объявил, что женится либо на мне, либо вообще не женится.

И я поддалась слабости и ответила согласием, а потом, когда через неделю опомнилась, уже было поздно... Он уже начал строить планы, и я подумала, что он — живой человек, и нельзя обращаться с ним, как с ненужной вещью. Это была моя ошибка. Судьбе нельзя руководствоваться жалостью. Но уже поезд ушел. Развестись я не могу, не имею просто морального права. Нет, конечно, если будет совсем невмоготу, я уйду даже с ребенком. Но это уже разговор о возможностях. Пока я беременна. Сижу дома, и Бог со мной.

— Ау! Ты куда пропал? Или запал для общения закончился?

— Запал не кончился. И я никуда не пропал. Было неважно со здоровьем. Да и переосмыслить свою жизнь надо. Рад, что у тебя появилась семья.

— Если жив, значит, надежда есть. Меня тут в последний момент спасли, еще бы день-два и тебе не с кем было бы говорить. У меня была очень сложная беременность. Ребенок родился весом 650 грамм, держат ее в барокамере, и надежда есть только на Бога и врачей.

По сравнению со смертью, все проблемы мелки и невыразительны. Главное иметь оптимизм и веру в Бога, а все остальное потихоньку приложится. У меня тоже экономическое положение не блистает оптимизмом. Но мы думаем, как выбраться. Как будет в реальности, не знаю. Но надежда умирает последней.

— Наташа, что с ребенком? Почему не звонишь?

— Ребенок в больнице. Ситуация пока стабильная. Поэтому есть надежда, что выживет. Остается только молиться Богу, чтобы надежда превратилась в реальность.

P.S.

Прошло полгода.

— Гера, спасибо за твои молитвы. Завтра Дашеньку нам отдают на руки и выписывают из больницы. Шлю тебе ее фотографию.

Борис Нестеров

Воронеж